– Но мне это не доставило удовольствия. Ее глаза оставались пустыми, и она плакала. Я не мог утешить ее. Я держал ее около себя, пока наемники не покинули город, и дал денег, когда мы расстались. Я больше не позволил никому дотронуться до нее, но… – Он замолчал, а затем повторил:

– Мне это не понравилось.

Санчия промолчала.

Он порывисто обернулся к ней:

– Я не оправдываюсь. Я тот, кто я есть, и делаю то, что мне свойственно. Может, я излишне груб и не терплю неповиновения, но зато я держу свое слово и всегда возвращаю то, что беру, будь то добро или зло. Ты должна принимать меня таким, какой я есть.

Ее поразила неожиданная страстность его слов.

– Почему ты все это рассказал мне? – спросила она. Противоречивые чувства отразились на его лице.

– Не знаю. – Он растерянно усмехнулся:

– Ты действуешь на меня странным образом. Лоренцо сказал, что я испытываю сильную потребность исповедаться. Возможно, мне хочется, чтобы ты отпустила мне грехи и простила то, чего невозможно простить.

Некоторое время оба молчали.

– Тебе не очень нравится быть воином? – спросила она наконец.

Он пожал плечами:

– Я не знаю ничего другого с детства. И считаю это вполне нормальным. Отец был доволен мной.

– Но тебе это было не по душе? – настаивала она. – Именно поэтому ты распустил своих кондотьеров и принялся строить корабли?

– Море всегда было в крови у наших предков. Но потом, когда они перебрались из Персии в Италию около ста лет назад, им пришлось уйти с побережья в глубь материка. – Он поднял голову. – Мы не земледельцы по натуре и поэтому не очень преуспевали. Вот почему мой прадед взял в руки меч. Война сделала для него больше, чем плуг. И мы разбогатели.

– Тем не менее ты больше не хочешь воевать?

– Наша семья занимает теперь достаточно высокое положение и не нуждается в деньгах. К тому же мне надоело иметь дело с алчными правителями, которые покупают мою жизнь, заставляя сражаться вместо себя, а потом присваивают большую часть добытого мной.

Он прислонился спиной к ступеньке, его взгляд был обращен к наполненным ветром парусам:

– Однажды я оказался на судоверфи в Венеции и наблюдал за тем, как в порт вошел корабль с Мадагаскара. Утро я провел, вымогая остаток своего вознаграждения, а затем меня чуть не до смерти укачало на «Серениссиме». – Он улыбнулся, вспоминая. – Ветер надул паруса, я почувствовал запах моря и корабельного груза, и вдруг я узнал… – Он замолчал и повернулся к ней:

– Как ты считаешь, ты уже сможешь заснуть?

– Кажется, нет, – она помолчала. Ее глаза не отрывались от него:

– Узнал что?

Он поднялся и помог подняться ей:

– Я узнал, что настало время вернуться к морю, которому мы принадлежим.

– Но почему кораблестроение? Почему не путешествия?

Он покачал головой:

– Мы достаточно наговорились. Иди спать.

Острое чувство разочарования охватило Санчию. Впервые с того дня, как они встретились, Лион раскрылся перед ней как-то по-особенному. Он стал ближе и понятнее ей. Она сумела заглянуть в его жизнь и узнать, что волновало и мучило его. И ей не хотелось, чтобы этот мимолетный проблеск откровенности и понимания снова угас:

– Я все равно не усну сейчас.

– И я тоже, – проговорил он. – Но мое тело уже не подчиняется мне, и если ты не хочешь утолить мое желание, уходи. – Он улыбнулся ее удивлению:

– Или ты считаешь, что я больше не испытываю жадной потребности в тебе? Это чувство всегда со мной, когда ты рядом. И тебе следует принимать это тоже.

– Я должна принимать только то, что хочу принять…

– Я могу сделать так, чтобы ты захотела «принять» меня, – в его голосе зазвучала страсть.

Она подняла глаза, чувствуя, как теплая волна поднимается от бедер вверх. Нет, она не допустит, чтобы все начиналось сначала, иначе ее чувство к нему вспыхнет с новой силой и она опять окажется связанной по рукам и ногам.

– Я не хочу этого, – твердо сказала она. – Отпусти меня, Лион.

– Нет. – Его лицо вновь стало жестким и беспощадным.

Почему она сразу же не ушла в свою каюту, зачем позволила Лиону раскрыть перед ней душу? Впервые он говорил с ней на равных, и его доверие глубоко тронуло Санчию, укрепило возникшую между ними близость. Теперь ей будет гораздо труднее расстаться с ним.

А это необходимо сделать, если она хочет быть свободной.

– Я не останусь в Генуе. Я убегу от тебя.

Он усмехнулся.

– Не глупи. Там ты будешь в безопасности. Дамари не станет беспокоить свою особу, отправляясь в такое далекое путешествие из-за тебя, и я, по крайней мере, буду знать, что тебе ничего не грозит в мое отсутствие.

– А когда вернешься, ты вновь предъявишь свои права на меня? – в голосе Санчии звучала горечь. – Если тебе нужна проститутка – возвращайся к Джулии Марцо и освободи меня.

– Я уже говорил: нет!

– Тогда придется посылать кого-нибудь в погоню за мной. Когда ты вернешься, меня там не будет. – Она умоляюще посмотрела на него:

– Почему ты отказываешься дать мне свободу? Ты ведь говорил, что сам не смог бы вынести рабства и сбежал бы.

Он усмехнулся:

– Ты знаешь, какому наказанию я имею право подвергнуть сбежавшего раба?

– Ты думаешь, меня испугает наказание? – Она горько улыбнулась. – Я научилась отключаться от боли. Дамари – великолепный учитель. – Она покачала головой:

– И ты не сможешь наказать меня.

– Ты весьма самоуверенна.

– Да, поэтому не угрожай мне тем, чего ты не в состоянии выполнить, Лион. Больше я не боюсь тебя.

Выражение лица Лиона было одновременно и гневным, и огорченным.

– Что ж, придется кое-что изменить в моих планах. – Он резко развернулся и быстрыми шагами пересек палубу. – Ты приносишь слишком много беспокойства.

И, обращаясь к рулевому у штурвала, он приказал:

– Поворачивай, черт возьми, мы не едем в Геную. Мы возвращаемся в Пизу.

– Пиза? – Санчия уставилась на него с неменьшим изумлением, чем рулевой, который, впрочем, поспешил исполнить приказ Лиона. – Но нам остался всего день пути до Генуи.

– Зачем мне Генуя, если ты уверяешь, что сбежишь, как только я уеду оттуда. – Его губы сжались. – Я беру тебя с собой.

– В Пизу?

– В Пизе мы пробудем недолго: там у меня дела в доках. Но я тороплюсь в Мандару. Мне нужно проверить, собирает ли Дамари силы для нападения на город.